Название: Специфика хронотопа в рассказе Фридриха Горенштейна "С кошелочкой"

Вид работы: реферат

Рубрика: Зарубежная литература

Размер файла: 24.98 Kb

Скачать файл: referat.me-188749.docx

Краткое описание работы: Понятие хронотопа в литературоведении. Историчность хронотопа в рассказе Ф. Горенштейна "С кошелочкой". Яркая топонимическая карта - особенность рассказа. Существенная взаимосвязь, неразделимость времени и пространства в художественном мире.

Специфика хронотопа в рассказе Фридриха Горенштейна "С кошелочкой"

1. Понятие хронотопа в литературоведении

Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению специфики хронотопа в рассказе Фридриха Горенштейна «С кошелочкой», определим само это понятие – что такое хронотоп?

М. Бахтин называет хронотопом существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе.[1] Само слово «хронотоп» в дословном переводе означает «времяпространство». Термин этот употребляется в математическом естествознании и был введен и обоснован на почве теории относительности Эйнштейна. Для нас не важен тот специальный смысл, который он имеет в теории относительности, в литературоведение он был перенесен почти как метафора (почти, отмечает М. Бахтин, но не совсем): литературоведу важно выражение в нем неразрывности пространства и времени как четвертого измерения пространства .

Итак, в данном реферате под хронотопом понимается формально-содержательная категорию литературы.

Как отмечает М. Бахтин, в литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп.[2]

Как указывает В. Торопов, «пространство и время можно понимать как свойства вещи. Пространство высвобождает место для сакральных объектов, открывая через них свою высшую суть, давая этой сути жизнь, бытие, смысл; при этом открывается возможность становления и органического обживания пространства космосом вещей в их взаимопринадлежности. Тем самым вещи не только конституируют пространство, через задание его границ, отделяющих пространство от не-пространства, но и организуют его структурно, придавая ему значимость и значение (семантическое обживание пространства)».[3]

М. Поспелов отмечает, что между литературой и живописью существует теснейшая связь именно в выражении пространственных категорий: подобно тому как на картине зрительно отражены пространственные категории, так и писатель рисует перед нашими глазами образы пространства. Однако при этом писатель имеет преимущества перед живописцем: он показывает нам пространство и время в их непрерывной связи,[4] причем, как отмечает М. Бахтин, в литературе ведущим началом в хронотопе является время. Хронотоп как формально-содержательная категория определяет (в значительной мере) и образ человека в литературе; этот образ всегда существенно хронотопичен.[5]

В художественном произведении реальные пространство и время преобразуются в соответствии с идеей художника, его «переживанием» пространства и времени, отношением к действительности. Художественное время может быть прерывным, дискретным, многомерным, обратимым в прошлое (=инверсия), неравномерным в течении. И художественное пространство обычно дискретно, многомерно.

2. Историчность хронотопа в рассказе Ф. Горенштейна «С кошелочкой»

Предметом рассмотрения в данном реферате мы выбрали рассказ Ф. Горенштейна «С кошелочкой», опубликованный в сборнике «Цветы зла».[6]

Как отмечает Виктор Ерофеев, Последняя четверть ХХ века в русской литературе определилась властью зла. Вспомнив Бодлера, можно сказать, что современная литературная Россия нарвала целый букет ЦВЕТОВ ЗЛА. «Ни в коем случае я не рассматриваю отдельных авторов этой книги лишь в качестве элементов такой икебаны, достаточно убежденный в их самозначимости, - пишет В. Ерофеев. – Однако сквозь непохожие и порой враждебные друг другу тексты проступает особая тема. Она не просто дает представление о том, что делается сейчас в русской литературе. Важнее, что сумма текстов складывается в роман о странствиях русской души. Поскольку русская душа крутилась в последнее время немало, ее опыт превращается в авантюрный и дерзкий сюжет».

Итак, что же сразу бросается в глаза при анализе рассказа?

Первое – это время. С третьего (короткого) абзаца мы видим, как Авдотьюшка глядит на старенький будильник. Так автор вводит нас во временной континиум произведения, причем этот будильник воплощает время не только самой Авдотьюшки, но и всей страны.

«Когда-то будильник этот будил-поднимал Авдольюшку и остальных… Кого? Да что там… Есть ли у Авдотьюшки ныне биография?»[7] Так мы сразу окунаемся в мир без прошлого, мир, который тянется в вечном настоящем. Мир Авдотьюшки – это вечно застывшее сегодня, где все ее мысли о том, как добыть, вырвать, выхватить – наполнить кошелочку.

В соответствии с такой позицией выбираются даже слова, обозначающие время: «Сперва в «наш» - это магазин, который рядом с домом. Посля в булочную. Посля в большой, универсальный. Посля в мясной. Посля в молочный. Посля в «килинарию». Посля в магазин возле горки. Посля в другую «килинарию». Посля в магазин, где татары торгуют. Посля в овощной ларек. Посля в булочную против ларька. Посля в магазин возле почты».[8] «Посля» - это слово, характеризующее и культурное развитие Авдотьюшки, и в то же время ее личное время, которое замыкается исключительно на магазинах. По сути, все «посля» у Авдотьюшки совершенно одинаковые.

И здесь-то как раз мы вплотную подходим к вопросу о том, как происходит слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Хронотоп рассказа замыкается на этой пространственно-временной «ленте Мебиуса», состоящей из непрерывного движения по магазинам.

Необходимо отметить еще одну важную, существенную особенность хронотопа в целом, которая у Ф. Горенштейна приобретает особую значимость. Это историчность хронотопа. Как отмечает А. Я. Гуревич, «Человек не рождается с «чувством времени», его временные и пространственные понятия всегда определены той культурой, к которой он принадлежит».

«С кошелочкой» - рассказ, в котором наглядно, зримо показана советская действительность с ее бесконечными очередями за всем на свете, и она передана целиком и в каждой малюсенькой черте. Все жаргонизмы и топонимические особенности московской местности, вроде «нашего» магазина или того, «де татары торгуют» переданы точно с сохранением самобытности народных названий.

Яркая топонимическая карта – особенность рассказа, причем она неразрывно сливается с временем. Одним из способов художественного осмысления происходящего в стране является использование исторических параллелей, что, соответственно, расширяет пространственно-временное поле произведения. Есть такие параллели и в рассказе Ф. Горенштейна.

Так, говоря о цене на «яйцо с икрой», автор мимоходом бросает: «Цена такая, что еще при волюнтаристе Хрущеве, еще накануне исторического октябрьского Пленума 1964 года, внесшего перелом в развитие сельского хозяйства, за такую цену двести грамм хорошей икры купить можно было в любом гастрономическом магазине».[9] Подобные ссылки на прошлое то и дело переносят читателя на очередной пласт времени и пространства, открывают новые горизонты смысла, чтобы новая строка вновь вернула обратно (или, наоборот, увела на новый пласт пространственно-временной композиции вслед за какой-либо цитатой).

Таким образом, реализуется утверждение М. Бахтина: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем».[10]

Примечательность рассказа состоит в том, что в описании советского времени автор не метался в крайности: нет описания зловредного тоталитарного строя, которое присутствует лишь где-то на заднем плане, нет откровенной издевки над смешным и ничтожным, а, наоборот, чувствуется авторское понимание мотивов той одинокой старушенции, которая, оказывается, совершает все эти титанические усилия и покупает горы продуктов не для работающей семьи, а для себя одной, для своего услаждения. В этом весь смысл ее, в этом – все ее время. Авдотьюшка, казалось бы, застыла в бесконечности: ее шныряние по магазинам с кошелочкой было, есть и будет.

Авдотьюшка живет только в настоящем, и даже мыслит только категориями настоящего, что передается в таких, к примеру, фразах: «Ой, уходи, Авдотьюшка», «Да день неудачный, все не так…».[11] Автор сопереживает Авдотьюшке, живет ее временем.

Интересно, что пространство для Авдотьюшки может быть злым и добрым. Добрые для не – прилавки полные товаров, да и вообще вся магазинная топонимика, хотя язык автора в выражении пространственных категорий точен и резок: «Магазин длинный, как кишка, и такой же грязный».[12] Злое, враждебное – это человеческое пространство. «На … татар украинский степной набег…»,[13] - образное выражение Ф. Горенштейна сочетает историческую параллель и пространственную характеристику. Мы видим этих вторгающихся «чужаков», вторгающихся в мир московских магазинов и наполняющих московские вокзалы вкусом колбасы.

«И пойдут поезда прямо из московских колбасных на Урал, в Ташкент, в Новосибирск, в Кишенев… Вокзальный народ не буйный. Посад хитер, а вокзал терпелив».[14]

Так хронотипический ряд в рассказе постоянно расширяется, захватывая все большие пласты. Так, если в начале рассказа мы узнаем, что «продовольственная география» города состоит из болгарских яичек, польской ветчинки, голландской курочки, финского маслица, то в конце эта «география» получает философское осмысление, окунающее нас в осознание сути происходящего не только с Авдотьюшкой, не только с Москвой и ее «гостями», но и со всей страной, со всей советской действительностью. «Выращивает СССР в обилии вместо груш-яблок автомат «калашников», а «третий мир» апельсин выращивает. Натуральный обмен вне Марксова капитала».[15]

Паталогия! Паталогия не только жалкой старушки, жертвы системы, не только Москвы, с ненавистью относящейся к тем, кто пытается выхватить у нее «дефицит», паталогия всей страны! Ничего странного в самой Авдотьюшке, в общем-то, нет. Б. Писатель и публицист Б. Сарнов рассказывал, как его теща влетела в квартиру с горящими глазами: «Масло выбросили!».[16] О таком положении дел помнит старшее поколение, обезличивание человека, наполнение его жизни единственным смыслом хищнического выживания.

Таким образом, это уже система, система, ярко и образно показанная Ф. Горенштейном в рассказе «С кошелочкой».

Мир старушки Авдотьюшки, показанный автором, рушится в один миг благодаря резкому сжатию пространства. В буквальном смысле – тесное пространство человеческих тел, несколько раз обрисованное писателем в рассказе, наконец сжимается вокруг Авдотьюшки окончательно, и она попадает в больнице.

Попав в больницу, Авдотьюшка разрывает замкнутый круг своей жизни: в ней появляется еще что-то, помимо магазина, «посля» которого – снова «магазин».

Разрывает ли?

«В больнице очнулась Авдотьюшка. Очнулась и первым делом про кошелочку вспомнила».[17] Вся жизнь, все пространство и время Авдотьшки неразрывно связаны в том смысле ее существования – в кошелочке. «Кошелочка-кормилица ей родным существом была. Она ей по ночам несколько раз снилась».[18] Кошелочка – это олицетворение сущности Авдотьюшки, подобно тому, как шкатулка была олицетворением гоголевской героини. Виновата ли она? Автор ни в чем не обвиняет героиню, хотя в его словах постоянно звучит горьковатая ирония. Не она такая – мир такой, время такое. В этом и заключается специфика хронотопа в рассказе Фридриха Горенштейна «С кошелочкой».

Последние страницы рассказа позволяют даже заглянуть немного дальше в будущее. Что дальше станет с Авдотьюшкой? Вернется ли она к прежней жизни, к прежнему пространственно-временному восприятию?

Кошелочка возвращается к Авдотьюшке. «Как Авдотьюшка начала свою кошелочку обнимать, как начала Буренушку гладить-баловать…». Конечно, кольцо вновь замкнется: ничему старушка так не рада, как своей родной кошелочке. Она – смысл ее жизни. Авдотьюшка застыла в бесконечности: ее шныряние по магазинам с кошелочкой было, есть и будет по всем необозримым просторам «продовольственной географии».

Заключение

Итак, главное, что необходимо отметить из сказанного – это существенную взаимосвязь, неразделимость времени и пространства в художественном мире.

Введение понятия «хронотоп» в качестве одной из основных категорий литературоведения является несомненно важным достижением в осмыслении смысловых особенностей отдельных произведений. Ведь само слово «хронотоп»

, характеризующее неразрывное слияние времени и пространства, вводит нас в неразрывный пространственно-временной континииум произведения.

Хронотоп рассказа «С кошелочкой» замыкается на этой пространственно-временной «ленте Мебиуса», состоящей из непрерывного движения по магазинам. Авдотьюшка живет в вечном настоящем, и хронотоп рассказа выступает как воплощение единства формы и содержания. Авдотьюшка – старушка без прошлого; ее окружение – дюди и страна без прошлого, несмотря на исторические параллели, открывающие перед читателем новые смысловые пласты.

«Точка зрения всегда хронотопична, - отмечал М. Бахтин, - то есть включает в себя как пространственный, так и временной момент. С этим непосредственно связана и ценностная (иерархическая) точка зрения (отношение к верху и низу)».[19] В рассказе «С кошелочкой» время неразрывно связано с пространственной топонимикой: жизнь Авдотьюшки проходит в одном времени и в одном пространстве – магазинном. При этом специфика изображения пространства в рассказе еще и в том, что в единый московский пространственный пласт вторгается целая «продовольственная география»: болгарские яички, польская ветчинка… В человеческое пространство вторгаются «чужаки» - Горпына, Текля… Человеческое пространство в рассказе жестоко и враждебно Авдотьюшке, оно вырывает ее из привычного ритма жизни. Попав в больницу, Авдотьюшка разорвала порочный круг бесконечного шныряния по магазинам.

Однако автор правдив, и мы понимаем, что кольцо вновь замкнется: ничему старушка так не рада, как своей родной кошелочке. Она – смысл ее жизни. Авдотьюшка застыла в бесконечности: ее шныряние по магазинам с кошелочкой было, есть и будет.

Список использованной литературы

1. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

2. Бахтин М. Из записей 1970-1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1986.

3. Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе // Очерки по исторической поэтике. М., 1979.

4. Бахтин М. Эстетика словестного творчества. М., 1979.

5. Введение в литературоведение / Под ред. М. Поспелова. М., 1988.

6. Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

7. Лихачев Д. С. Очерки по художественному творчеству. С.-Пб., 1999.

8. Сарнов Б. наш советский новояз. М., 2001.

9. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст, семантика и структура. М., 1983.

[1] Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе // Очерки по исторической поэтике. М., 1979.

[2] Там же.

[3] Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст, семантика и структура. М., 1983.

[4] Введение в литературоведение / Под ред. М. Поспелова. М., 1988.

[5] Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе // Очерки по исторической поэтике. М., 1979.

[6] Русские цветы зла. М., 2001.

[7] Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

[8] Там же.

[9] Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

[10] Бахтин М.М. Из записей 1970-1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1986.

[11] Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

[12] Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

[13] Там же.

[14] Там же.

[15] Там же.

[16] Сарнов Б. наш советский новояз. М., 2001.

[17] Горенштейн Ф. С кошелочкой // Русские цветы зла. М., 2001.

[18] Там же.

[19] Бахтин М.М. Из записей 1970-1971 годов // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1986.