Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории 2

Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории 2

Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории

Читая эти стихи Анны Ахматовой, понимаешь, что ее поэзия глубоко сочувствует человеку и просветляет его, делает его духовный мир осмысленным и прекрасным, существенным и значительным. В самой Анне Андреевне все было прекрасным — и внешний облик, и духовный мир. Ее жизнь была нелегкой, можно сказать, трагической, но никогда в ее стихотворениях не звучали отчаяние и растерянность. Никто и никогда не видел ее с поникшей головой. Она всегда была гордой и строгой, была человеком воистину великого мужества. Свобода ее души давала ей возможность не гнуться под любыми ветрами клеветы и предательств, обид и несправедливостей. Ее в этом мире волновало все, и она умела с поразительной точностью оставлять его отпечаток в песне своего опыта. Поэзия Ахматовой солнечна, проста и свободна, как ее юность. Она — родная сестра прекрасной поэзии Эллады. Пусть у нее другой строй и ритм, другая музыка — это не мешает ей быть по-эллински вещей и вечной.

Художник начинается с беспощадности к самому себе. Видимо, к ней эта беспощадность пришла после того, как поэтесса увидела корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского: «Я была поражена и читала ее, забыв все на свете». Потом она назовет Анненского учителем и напишет:

А тот, кого учителем считаю,

Как тень, прошел и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —

И задохнулся…

Сам о себе И. Анненский сказал горько до самоуничтожения: «Я слабый сын слепого поколенья». Может быть, у него и научилась Ахматова строгому отношению к делу своей жизни — Поэзии:

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

Она очень рано начала понимать, что писать надо только те стихи, по отношению к которым чувствуешь: если не напишешь, то умрешь. Без этого кандального принуждения нет и не может быть поэзии. Чтобы поэт мог сочувствовать людям, ему надо пройти через полюс своего отчаяния и пустыню собственного горя, научиться преодолевать его в одиночку. Характер, талант, судьба человека лепятся в юности. Юность Ахматовой была солнечной:

А я росла в узорной тишине,

В прохладной детской молодого века.

Но в этой узорной тишине Царского Села и в ослепительной голубизне древнего Херсонеса трагедии шли за ней по пятам неотступно:

А Муза и глохла, и слепла,

В земле истлевала зерном,

Чтоб снова, как Феникс из пепла,

В эфире восстать голубом.

И она восставала и снова бралась за свое. И так целую жизнь — чего только не выпадало на ее долю! И смерть сестер от чахотки, и у самой кровь горлом, и личные трагедии… две революции, две войны. Когда она узнала о том, что она — Поэт, и поверила в эту неизбежность, не кто иной, как отец, запретил ей подписывать стихи отцовской фамилией Горенко, и она взяла фамилию свой прабабушки — Ахматова. И мир благодарен этому имени. Книги Ахматовой — откровение человеческой души, облагораживающей своим примером жизни всех людей, которые склоняют головы перед песней ее откровения:

Из-под каких развалин говорю,

Из-под какого я кричу обвала,

Как в негашеной извести горю

Под сводами зловонного подвала.

Я притворюсь беззвучною зимой

И вечные навек захлопну двери,

И все-таки узнают голос мой,

И все-таки ему опять поверят.

Ее жизнь проходила в суровое время и не щадила нежную душу поэтессы. Но эта душа оказалась стойкой, способной переносить лишения всяческих, выражаясь словами Маяковского, «бед и обид» и выращивать из них правдивую поэзию:

Водою пахнет резеда

И яблоком — любовь.

Но мы узнали навсегда,

Что кровью пахнет только кровь.

Ахматова любила чувствовать жизнь во всем многообразии ее проявлений. Она любила свою родину — Россию. Это была, прежде всего, любовь к русскому языку, к его богатству, его поэзии, самая главная, самая верная ее любовь, подтвержденная всем ее многострадальным, устремленным к совершенству творчеством. Эта любовь индивидуальна и общезначима и исходит от нее одной, Анны Ахматовой, — ко всему миру:

…Так молюсь за твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Она жила для великой, земной любви и пела об этом, и в этом был смысл ее жизни, естественное состояние ее души. В русской поэзии появился новый певец с удивительно чистым голосом, глубокая интимность которого усиливала его искреннее гражданское звучание. Конечно, Ахматова не могла написать «Двенадцать» или «Левый марш». Это сделали Блок и Маяковский. Она писала другое:

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда…



…Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

И высказываемое в этом горьком стихотворении желание осталось не пустой фразой — стало действием, добровольно взятой на себя обязанностью перед новой жизнью, стало судьбой. Никаких благ эта судьба не сулила, но в ней проглядывала великая правда времени, трудного и многообещающего. Спустя три года она говорит себе и миру жестокую правду об испытаниях, о вере своей души в новое, еще непонятное, но ощутимо заманчивое начало жизни:

Все расхищено, предано, продано,

Черной смерти мелькало крыло,

Все голодной тоскою изглодано.

Отчего же нам стало светло?

Такова была ее извечная просветленная болью, неизменно чистая любовь к России и к ее будущему, такова была ее вера:

И дикой свежестью и силой

Мне счастье веяло в лицо,

Как будто друг от века милый

Всходил со мною на крыльцо.

Она была необходима времени, и время необходимо для нее в самых разных формах его проявления. Ахматова сама лучше всех критиков определила свое назначение в мире, свою судьбу и свою программу:

Чтоб быть современнику ясным,

Весь настежь распахнут поэт.

Ведь это она в первые дни нашествия фашизма на Советский Союз обратилась ко всем женщинам Родины со словами клятвы:

И та, что сегодня прощается с милым,

Пусть боль свою в силу она переплавит,

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться ничто не заставит!

Анна Ахматова верила в Победу, звала народ к Победе, она вместе со своим народом победила самое страшное зло двадцатого века — фашизм. Великое русское слово, произнесенное Ахматовой, «Для славы мертвых нет», — озвучено мрамором и бронзой памятников Гнева и Скорби павшим защитникам Родины:

Ты стала вновь могучей и свободной,

Страна моя! Но живы навсегда

В сокровищнице памяти народной

Войной испепеленные года.

Крест индивидуальности таланта — очень трудный крест, избавиться от него нельзя, и Анна Андреевна Ахматова несла его до конца своих дней. Он был ее мукой и утешением одновременно:

Многое еще, наверно, хочет

Быть воспетым голосом моим:

То, что, бессловесное, грохочет,

Иль во тьме подземный камень точит,

Или пробивается сквозь дым.

У меня не выяснены счеты

С пламенем, и ветром, и водой…

Оттого-то мне мои дремоты

Вдруг такие распахнут ворота

И ведут за утренней звездой.

Бег времени ее судьбы, ее жизни, ее поэзии завершался. Череда уходящих в глубь прошлого событий сделала Ахматову заметнее не только в мире поэзии, но и самой жизни. Анну Ахматову похоронили под Ленинградом, в поселке Комарово, на кладбище среди соснового леса. И летом, и зимой на ее могиле всегда лежат живые цветы. К ней приходят и юность, и старость, приходят женщины и мужчины. Для многих она стала необходимостью. Для многих ей еще предстоит стать необходимостью. Такая у нее участь. Ведь истинный поэт тот, кто «смотрит на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории». И истинный поэт живет еще очень долго — и после своей смерти. И люди будут идти на могилу Анны Ахматовой еще очень долго: Будто там впереди не могила, А таинственной лестницы взлет.